Сидит на табурете Иван-дурак.
Говорит Иван драматургам, поэтам
Журналистам, певцам, прочим эстетам.
Вы, — говорит Иван, — ум и голос народа
Вы таланты, платят вам много!
Отчего, объясните мне, дураку,
Никто не сказал ни слова
Про гребанную эту войну?
Почему молчите вы, не пойму?
Отвечают Ивану творцы:
Мы духовно богатые люди,
Говорить о войне не будем.
Это сраная ваша война
Только Путину и нужна.
А нормальному человеку, —
Певцу, журналисту, поэту,
В жопу засунуть войну эту.
Мы не агрессоры, не ксенофобы.
Ты, дурак, — холоп, быдло.
Тебе не понять настоящей свободы.
Ивану слышать такое обидно.
Слезу рукавом утирает дурак:
В Харькове нацики брата до смерти забили.
Был дом в Луганске, его разбомбили…
Войны еще не было, еще мирно жили.
Мамку мою и сестру прямо в доме накрыли.
И никто не сказал ничего, не заметил — как так?!
Это не наше дело, — эстеты ему отвечают, —
Сами, без нас, украинцы все порешают.
И вы сами себя там всегда бомбили,
А нациков в Харькове нет и в помине.
А Лениных и Жуковых правильно сносят,
Поделом! Не нужны советские эти уроды.
Россия — всегда тюрьма, где томятся народы.
Путь русскую память ногами вперед выносят.
Иван почесал башку, встал, сделал шажок.
— Стой! — кричат ему. — Обратно на табурет сядь!
Слушай, запоминнай, да заткни свой рожок.
Еще чего, будет нас, творцов, дурак вопрошать.
Что ты можешь про творчество, про искусство знать?
Мы тридцать лет культуру в России лепили,
Тридцать лет демократии русское быдло учили.
Да все не впрок. Никак не выучит быдло урок.
Все им Сталина подавай, тридцать седьмой год,
Безнадежный, тупой народ.
— Постою, — говорит Иван, — досыта насиделся.
До отрыжки я вас наслушался, насмотрелся.
— Ты хоть понял, дурак, на кого поднял пяту?
Мы с Абрамовичем стоим в одном ряду.
Нас министры зовут на каждый корпоратив,
Твоя за год зарплата — один наш аперитив.
Смотрит на них Иван. Много их — легион!
— Взять бы, — думает, — вас всех и сунуть в один гандон?
А потом спустить гандон в унитаз,
Нажать на гашетку и смыть всех за один раз.
Сделал Иван еще шажок. Ружьишко взял, взвел курок…
Попятились эстеты, заулыбались,
За телефоны свои похватались:
Не серчай Иванушка. Мы же тебе друзья!
Не стрелять, не целиться в нас нельзя.
Мы поможем тебе, научим жить.
Будешь Иванушка надевать фрак,
Кушать фондю, пить брют, не будешь дурак.
Будешь писать стихи, будешь петь,
Красивые бабы на тебя будут глазеть.
Станешь свободным, похожим на нас -
Интеллигентом! Будешь как мы — пидарас.
А Иван шажок за шажком, бочком да бочком,
Все ближе и ближе к драматургам, поэтам
Журналистам, певцам, прочим эстетам.
Ружьишком покачивает, помахивает кастетом.
Заволновались деятели культуры,
В милицию зазвонили, в прокуратуру.
А Иван все ближе да ближе подходит,
Смотрит ласково, прицел не отводит.
Забегали творцы, дверьми-окнами застучали.
Миллионы в сумки быстренько покидали,
И скорее на двор, и в форточку давай орать:
Сука ты, Иван-дурак, русская блядь.
Раз так хотел, — иди, иди воевать.
Пусть тебе там отстрелят твой глупый дуй,
Иди, дурак, повоюй, повоюй.
А Ивану хорошо дома, форточки он закрыл.
Никто в глаза не лезет, в ухо никто не жужит,
Слышит теперь Иван, как сердце его стучит.
Думает Иван: “Пойду-ка я сейчас на войну.
Дом почистил, мусор помел, - не беда, что умру.
Икону, да отцовское фото возьму с собой.
Кто на Руси мертвый — тот и живой”.
